X век. Век революций, гражданских и мировых войн. Век диктатуры, тотальных режимов, век демократии. Век взлета человеческой мысли, научно-технического прогресса. Век человеческих трагедий: голода, болезней, экологических катастроф...
"Я устал от двадцатого века, 
От его окровавленных рек... 
И не надо мне прав человека, 
Я давно уже не человек..."
– эти  горькие  строки  принадлежат  поэту Владимиру Соколову, они бьют в сердце, хотя разум протестует: жизнь продолжается, надо жить! Надо! Оставаться человеком необходимо в самых нечеловеческих условиях.
Глобальные трагедии потрясают нас. Но еще тяжелее – судьбы конкретных людей, на долю которых выпали незаслуженные страдания. Мясорубка времени и режима сломала их жизнь, и никто никогда не попросил прощения... 
Вот одна из страничек народной трагедии. Многие в районе знают голос этой маленькой, хрупкой, седой женщины – сорок семь лет отработала Клавдия Петровна Орлова телефонисткой районного узла связи. Как-то мы встретились, нежданно-негаданно разговорились, и вот запись рассказа Клавдии Петровны.

 

Мы коренные фировчане. Мама, Прасковья Михайловна, родом из Руднева, отец,  Петр Андреевич, родился в Новом Козьянове. В 1914 году, когда началась первая мировая война, отец ушел в армию. Вернулся домой больным – туберкулез. Правда, пожил еще, умер в 1929 году. Держал  мельницу на реке Граничной: купил ее, отремонтировал, поставил маслобойню, выписал из Москвы пресс – выжимал масло льняное.
Жили мы на хуторе. Орлов хутор - так зовут его старожилы, там черемуха разрослась. В хозяйстве были лошадь, две коровы. Справно жили. Работали отец, мать и мы все, четыре дочери, от зари до зари.
Беды начались со смертью отца. Маме и так тяжело было. А тут началось раскулачивание. Ну какие же мы  были кулаки?! Труженики на земле, вот и все.  Отобрали мельницу, забрали скот, лишили земли, так как мама отказалась вступить в колхоз. Землю-то отобрали, а весной 1930 года принесли "твердое задание"– сдать пятнадцать пудов льна! Мама плакала:  земли же нет! Да кто ее слушал, вручили бумагу  да ушли...
В марте, уже снег таял, подъехала к дому подвода. К нам вошел человек и приказал маме собираться. Мама все поняла: за отказ выполнить "твердое задание" увезут ведь сейчас куда-то... Заплакала, обхватила нас, трех дочерей (старшая была уже замужем, жила отдельно), никак не могла от нас оторваться.
У меня, не пережившей такого, мурашки бегут по спине, а Клавдия Петровна сквозь слезы: "Я все, все помню...". Уполномоченный схватил маму, выволок ее на улицу, бросил поперек телеги, увезли... Мы плакали, думали, никогда уж больше мать не увидим. Но, видимо, есть бог на свете, не оставил он нас в беде. Мама оказалась на принудительных работах в Бологое, редко, но писала нам письма. В мае 1931 года приехал из Бологоя уполномоченный  НКВД Коновалов (на всю жизнь запомнила его фамилию). К нам на хутор прибежал кто-то из деревни: "Бегите! Приехали кулаков и их детей выселять!". Мы испугались и в лесу спрятались, думали, там пересидим, переждем. Потом сестра мне говорит: сходи в деревню, узнай, может быть, можно уже вернуться. Пошла, переходила через мосток, сорвалась, упала в холодную воду... пришла к сестре, а она говорит: "Ну что же делать?! Все равно арестуют. Возвращайтесь, жить с нашими деревенскими будете".
Когда прощались, Коновалов все револьвером тряс, руками размахивал, бабушку от нас отогнал, не дал проститься... Ехали мы на подводах через Старое Козьяново, Кузнечнково. Люди выходили к подводам, хлеб подавали... За что нам были эти муки?..
Доехали до Баталина. Там посадили нас в товарные вагоны. разместились на нарах. Холодно. Народу много. В Бологое на перроне ужас сколько людей. И вдруг среди них мы увидели маму! Закричали, заплакали... Маму вместе с другими затолкали в наш вагон. Сели вместе, обнялись, мама глаза перекрестила и сказала: "Теперь мне ничего не страшно. вы, мои родненькие, рядом... мы все вместе... будь что будет".
Нас привезли в Хибиногорск. Там начинали строить химкомбинат. Мама работала на лесозаготовках, дрова пилила. Все вручную, как только она выдержала? Я там в школу пошла в первый класс, хотя мне было уже почти 12 лет.   Выдали пальто, валенки, в школе завтраки, обеды давали. Потом нас перевезли в Кандалакшу. Мама работала на лесопильном заводе. Жили в щитовых бараках, разделенных на маленькие блоки с нарами для шестнадцати семей. Жилье холодное, вода к утру замерзала. Но паек мама получала хороший, не голодали.
Жили мы без охраны, это было привилегия "твердозаданцев". Этим мама и воспользовалась: она решила отправить меня домой, к старшей сестре Татьяне. Так я вернулась в Фирово. приехала с трудом, с тремя пересадками, да везде добрые люди встречались, помогали. С вокзала пришла на почту, в четыре утра за мной сестра прибежала... А в деревне нас все встречали, люди плакали, расспрашивали, разглядывали меня, как будто с того света я вернулась...
Через полгода маму отпустили. Дом наш с хутора увезли, мельница рухнула... Купили дом на хуторе Авсенец. Мама много работала, в колхозе по три гектара ржи жала. Нам всегда говорила: "Живите своим трудом, все будет". Умерла она старенькой, в 88 лет.
А как дальше судьба моя сложилась? Окончила только четыре класса. В 1937 году стала работать почтальоном, а в 1939 году – телефонисткой.
Война началась в мою смену. В четыре утра 22 июня 1941 года я приняла телеграмму: код к цифрам секретного ящика. сразу передала ее военкому... Война. Только этой беды еще нам не хватало! 13 июля 1941 года была первая бомбежка. Ох, как было страшно. Начальником был тогда Григорий Иванович Захаров, он мне звонит: "Клава! Жива?". В тот год у меня появилась первая седина.
Мы хотели уйти на фронт. не отпустили, надо было много работать, да еще мы потом учили мужчин-солдат нашему делу. Во время бомбежек свое рабочее место не покидали, держали связь со штабом Северо-Западного фронта, сообщали о приближении вражеских самолетов. Нас было тогда три подружки: Тоня Французова, Катя Соловьева и я. И были позывные – сначала "Ломоносов", потом "Заря". Нам не раз объявляли благодарность за работу от командования фронтом. На территории района были аэродромы в Градобити, Жарах, Городке, Кострубле, с ними держали связь. Семь телефонов выходили на местную противовоздушную оборону. Досталось нам... А в дежурство Кати Соловьевой пришла весть о Победе.
От работы я никогда не бегала, ни от какой. Двенадцать лет была депутатом сельсовета. Чем могла, помогала людям. Сейчас не работаю. Сестра болеет, на моем попечении. Землю люблю,  мамина закалка. С болью думаю: почему люди на земле-матушке от души не работают? Почему ремесла, что мы знали, забываются? 
Жизнь прожила большую, много в ней бед, слез, потерь... А еще страшно, что на моих глазах жизнь из деревни ушла. Люди разъехались, школы исчезли, гармонь не играет. Сейчас включи радио, телевизор,  сразу услышишь: "Отдать долги деревне!".
Дождутся ли отдачи люди поколения Клавдии Петровны?  
"...обратно реки не текут. 
Два раза люди не живут.
Но суд бывает сотни раз...".
                   Ю. Домбровский, 
"Факультет ненужных вещей".  
                                                                               Рассказ записала Э. Русанова